Глава 1 - Школьные годы

Здесь я попробую рассказать о тех условиях, о тех людях, которые оказали на меня большое влияние, о тех, кто помог сформироваться моему характеру, о том как я становился художником.

Родился в 1957 г. 1 января в г. Дзержинске  Нижегородской обл. В семье у меня был старший брат. Воспитывала нас мама Александра Константиновна Конотопова. Когда мне было семь лет, то с нами стал жить неродной отец. В последствии и по сегодняшний день я считаю его самым настоящим отцом.

К рисунку и живописи я стал проявлять интерес еще в раннем детстве. Помню, что уже в юные годы  срисовывал все доступные работы старых мастеров. При этом я всегда удивлялся тому, что на натурной работе навыки копирования  практически не годились. Подобная убежденность укрепилась во мне, когда я стал учиться в художественной школе.

В этой школе были замечательные учителя. Моим первым преподавателем был Лебедев Е. Н. , который сам активно работал с натуры и еще больше увлек меня  работой над натюрмортами и пейзажной живописью. Вторым человеком, которого я вспоминаю по ДХШ, был Чернобровцев Н. Н. Он больше занимался станковой композицией и академическим рисунком.

Своим хорошим отношением ко мне и тем, как им удавалось создавать творческую атмосферу на занятиях, они поддерживали мой интерес к изобразительному искусству. Вот почему все свое свободное время я проводил в мастерских, пытаясь разгадать секреты старых мастеров.  Но на каком-то этапе (если не ошибаюсь, то мне было тогда 12-13 лет) я стал замечать, что мое развитие, как молодого художника, сильно затормозилось, не смотря на то, что работал я с каждым годом все больше и больше.

К взрослым я обращался с вопросом: «Почему я и другие художники не можем достигнуть уровня старых мастеров?». Мне неизменно отвечали, что они больше работали, но я уже тогда достиг значительной работоспособности и этот ответ меня не убеждал. Кроме этого мне говорили, что тогда было другое, особое  время, что тогда были более талантливые люди, чем сейчас. Но и это меня не убеждало. Мое мальчишеское подсознание, однако,  твердило мне, что это не так и причину следует искать в чем-то другом.

Тогда я стал искать ответ в философии, но беспорядочность выбора литературы и сам язык изложения в философских книгах для меня оказались неподъемными. Именно в этот период безрезультатных исканий общая болтовня искусствоведов и художников меня натолкнула на мысль, что нет никакого искусства, а есть лишь умение красиво и много говорить. Начались метания в стилях с  целью «искусственным» путем найти свой художественный  почерк. Философия и литература в тот период превратились для меня лишь в  источник красивых мыслей и фраз. Очень скоро я и здесь добился предельной изощренности, я умело сражал собеседников цитатами из редких книг. Сложно сказать, чем могло бы все это закончиться, если бы не встреча с одним человеком, который в корне поменял мое мировоззрение и взгляды на искусство.

Таким человеком оказался мой новый учитель литературы в 8 классе. Однажды он вызвал меня на откровенный разговор, разговор на равных. Сообщив мне, что он, так же как и я, много занимается творчеством, он изъявил неподдельное желание посмотреть мои картины на моем вернисаже. Так завязалась настоящая мужская дружба. Я получил возможность прочитать его литературные произведения, о которых решил высказать свое мнение, побывав у него дома.  Конечно, я тогда ничего не понял, мне показалась вся эта литературщина скучноватой, я не увидел там всего того, что составляло стандартный набор  любого литературного произведения. По прошествии времени,  я оценил ту искренность и честность, с которой все было написано, но это произошло позже.

Во время чаепития он поинтересовался моей успеваемостью в школе. Он поинтересовался, почему я плохо учусь,  а учился я тогда и вправду больше на тройки. Когда я ответил, что для художника точные науки не важны, он очень возмутился. Возражая мне, он говорил о том, что любой творческий человек постоянно сталкивается  с неизвестными, непонятными обывателю вещами. Он убеждал: «Для отражения этих явлений, для их объяснения   очень важно обладать логикой, а лучшая возможность ее развивать – это точные науки. Главное при этом не зубрить, не делать «на оценку», а искать логическое обоснование всему. Советую делать это, даже если не всегда твоя логическая цепочка будет приводить к правильному объяснению –правильные ответы обязательно придут с годами, главное пытаться!»

С этими словами он дал мне журнал, где был напечатан рассказ Распутина В. "Живи и помни" и попросил меня его прочитать. Читая его, я изнывал от скуки. Как было принято, я нашел с трудом  положительных и отрицательных героев и за следующим чаепитием в кругу его семьи бодро об этом поведал. Увидев его добрую улыбку, я остановился в своем рассказе. Тогда он произнес: «Вячеслав, выбрось ты всех этих главных героев с большевистским прошлым. Прочитай еще раз, но без стандартов, своими глазами посмотри на это произведение…» Помню, что я был в недоумении. Я никак не мог понять, что же я мог пропустить в этом рассказе, и это меня задело.

Неоднократно перечитывая это произведение, я долго не мог осознать, что же здесь столь важно именно для меня. Постепенно я стал видеть там глубокие человеческие отношения, чувства, жизнь. Все то, что происходило с моими родителями. Вскоре наш литератор переехал в другой город, но мое отношение к учебе, после общения с этим замечательным человеком, сильно изменилось. К концу 10 класса я уже учился без троек (с тремя четверками). Все в школе воспринимали такие перемены как чудо.

 Глава 2 - Поиски ситины

После окончания школы я решил посвятить себя искусству. До армии мне тогда оставалось полтора-два года. Вечером работал в кружке преподавателем, а все оставшееся время писал картины. В эти годы я создал серию военных картин, серию жанровых сцен «Молодое одиночество» (в то время, когда процветали пионерия и комсомол!). После этого обо мне заговорили как о серьезном художнике. Я получил мастерскую, определенное признание - и конечно, все это мне льстило.

Отслужив в армии (об этом, думаю, не стоит здесь рассказывать), я вернулся в родной город, где повстречал своего товарища по живописи. Мы встретились у меня в мастерской, где я узнал, что мой приятель поменял свои взгляды на искусство. Вскоре он показал мне свои работы, и они меня поразили. Я удивился тому, насколько его работы стали более завершенными и выразительными, более «звенящими» и воздушными, чем мои. Рисунки его были «затерты до дыр» ластиком, но при этом не потеряли ощущения легкости в исполнении, стали художественно привлекательными.

Он рассказал мне, что стал ездить в Москву к некоему учителю по рисунку, живописи и композиции. Звали этого таинственного педагога Михаил Николаевич Гребенков. Приятель взял с меня слово, что я непременно съезжу к этому мастеру со своими работами.

Свое обещание я сдержал и приехал в московскую мастерскую. Она располагалась в квартире самого обычного дома. В этот момент там работали 6-7 человек, кто-то из них занимался рисунком, а кто-то живописью. Внешне учитель выглядел невзрачно, у него не было одной ноги.

Я представился, сказал, что от Андрея. Мы прошли на кухню, где я и разложил свои работы. Немного посмотрев работы, он отметил, что видит хорошие способности у меня (особенно к живописи), но при этом присутствует «НО». Михаил Николаевич стал рассказывать о моих ошибках, более того, он говорил (о как это было непривычно слышать!) о тех причинах, по которым я их допустил. Он увидел, что я пытался спрятать ошибки за псевдоиндивидуальностью, за ложной эмоциональностью и т.д. С одной стороны я понимал, что он прав, с другой – мне это было неприятно слушать. Ведь знал эту правду и я, когда мне было еще 12-13 лет. Но с тех пор я так пытался сделать все, чтобы забыть эту истину. Его замечания меня раздражали, ведь я видел себя уже сложившимся художником, со мной уже считались. К тому времени у меня были уже и персональные выставки и участия в престижных профессиональных вернисажах, где я был особо отмечен как молодой перспективный художник. А тут какой-то старикашка с костылем вместо ноги тревожил мою забытую рану.

Кончилось все это тем, что я ему нагрубил и уехал восвояси. Я полагал самостоятельно преодолеть те ошибки, на которые мне указал Гребенков. Весь год я работал над своим совершенствованием, не разговаривая и не общаясь ни с кем из художников. В конце года, пересмотрев все сделанное, я увидел, что количество выросло в разы, а качество осталось тем же. Переживал я еще полгода и ничего не делал. Чувствовал себя обманутым и раздавленным и уж тем более не художником.

Казалось, что все планы рухнули, и мечта стать великим художником ускользнула навсегда. Переживая и мучаясь, я пришел к мысли, что уж если мне не суждено стать великим, то есть хотя бы возможность прикоснуться к той тайне искусства, о которой я мечтал и которая меня всегда волновала. А тут я еще вспомнил, что нагрубил учителю. Вот и решил с повинной головой ехать к нему и переучиваться.

Гребенков не укорял меня, а просто сказал: «Я так и думал, что ты вернешься». Через много лет я все размышлял о том, почему я сумел преодолеть себя, свой гонор. Думаю, это произошло оттого, что на моем жизненном пути встретился тот самый учитель по литературе. Как и в той ситуации, мне удалось увидеть и услышать своего учителя, но уже по изобразительному искусству. Мне удалось не упустить свой шанс, хотя это оказалось очень не легко.

Учеба по началу проходила очень нелегко. Трудно было отучиться от красивенького, но пустого рисунка, от умения красиво болтать. Мне следовало научиться думать, видеть самому, научиться наблюдать, слышать как природу, так и самого себя, свое подсознание. Я учился быть честным в искусстве и искренним, точным и собранным. В общем, на первых парах моя голова «трещала» и ничего не получалось.

Параллельно с этим я поступил во Владимирский государственный педагогический институт на художественно-графический факультет. Там я не ограничивался плановыми занятиями, а посещал на первых порах и занятия старшекурсников, дабы иметь опыт работы с гипсами и обнаженной натурой. Учителя хвалили мои работы, сам же я к ним относился более чем скептически. Увидев, постепенно, бессмысленность таких занятий на факультете, я организовал свой кружок, где я и мои друзья дополнительно занимались. На этих занятиях я применял знания, получаемые у Гребенкова.

Но не следует думать, что институт был для меня лишь способом получить корочку о высшем образовании. Я рад, что там мне повстречались замечательные люди такие как: Макаревская Г.Ф. преподаватель по черчению, Никифоров – по философии (тогда декан факультета), профессор по психологии Манаева Т. А., Антонов А. Т. и Рузин В. И.

Этих преподавателей с большой буквы я оценил не сразу, а по прошествии времени. Сейчас я их вспоминаю самыми теплыми словами. Спасибо им за огромное терпение и оказываемую мне поддержку.

Глава 3  -  Работа в училище 

По окончании института в 1985 году я устроился на работу в Суздальское Художественно Реставрационное училище. Параллельно продолжал учиться у Гребенкова. Обычно я уезжал в Москву в пятницу вечером и все выходные занимался под его руководством. Ночевал в мастерской учителя. В понедельник утром я возвращался в Суздаль.

Работа в СХРУ началась с грубейшей моей ошибки. Она состояла в то, что я неверно оценил ситуацию в училище и то чем на самом деле «живут» люди работающие там. Я попал в среду преподавателей-художников, как они себя именовали, которые много говорили об искусстве, строили перспективы, якобы желали перемен, ища совершенства. На этой волне я и попался, как «идиот» разоткровенничался, искренне желая всем им помочь, со всеми найти взаимопонимание. На тот момент я верил в их порядочность, в то что они искренне в том о чем говорят, но увы…… Вскоре я обнаружил, что они не хотят вообще ничего, что это всего лишь пустые, красивые слова. Они сразу объединились против меня, тем самым я стал их врагом номер один.

Так как честность была чужда этим людям, то они, по отношению ко мне стали вести себя крайне непорядочно. Они стали наводить на меня напраслину, обвиняли во всех смертных грехах, искали малейшие неточности в моей педагогической работе и раздували их до космических масштабов. Более того, они пытались запугивать моих студентов, угрожая им всевозможными расправами, если те не откажутся от меня, как от своего преподавателя. Меня обвиняли в колдовстве и в зомбировании студентов. Сложно поверить, что такое возможно в XX и XXI веке, и уж тем более в педагогической среде, но именно такие обвинения высказывались в мой адрес. В общем, они делали все, чтобы превратить мое пребывание в СХРУ в кошмар.

Со студентами, в каких бы я группах не работал, у меня наоборот складывались самые хорошие отношения. Мои ученики с удовольствием ходили ко мне на занятия. В наших мастерских сложилась настоящая творческая обстановка, вот почему они засиживались в мастерских допоздна. Такая огромная работоспособность студентов так же явилась предметом зависти со стороны других преподавателей. Эта сложная ситуация подогревалось и тем, что неоднократно ученики других преподавателей (потеряв веру) уходили от них и начинали заниматься под моим руководством. Кроме того, мои студенты каждый раз поддерживали меня во всех трениях с администрацией, каждый раз письменно подтверждая желание учиться именно у меня.

Такое положительное отношение со стороны учеников придавало мне сил. Спустя какое-то время на базе СХРУ я открыл художественно-живописное отделение. К этому меня подтолкнули сами студенты, которые в один прекрасный день изъявили желание стать не реставраторами, а настоящими художниками. Я разработал собственную программу по изобразительному искусству, которая вскоре была утверждена министерством, и по ней я работаю многие годы.

С каждым годом, совершенствуя себя, как художник и как педагог, я находил все более точные и логичные слова в работе со студентами. Мне удалось организовать не только все то, что связано напрямую с ИЗО, но и серьезную научно-методическую работу со студентами. Были организованы конференции по вопросам искусства, студенты разрабатывали статьи и т.д.
Подобной работы не было в СХРУ до меня, нет ее и сейчас на других отделениях.

Эта работа нашла свое отражение в высоких результатах моих учеников. За годы обучения мы с ними организовывали огромное количество выставок, как учебных так и творческих. Уже в годы студенчества они принимали активное участие в областных и региональных выставках среди профессионалов. На международных конкурсах и всероссийских выставках мои ученики занимают призовые места.